Джамбул Джабаев - Страница 4

Таких почестей не был удостоен ни один народный певец в мире начиная с Гомера. В чем тут дело? Неужели Джамбул обладал каким-то необыкновенным даром? Талантом он, безусловно, обладал. Джамбул — одаренный акын, как звали казахи певца-импровизатора. Был он к тому же и жирши — эпическим сказителем, в репертуаре которого было несколько эпических песен (в их числе романтический эпос «Козы-Корпеш и Баян-Сулу» и две-три песни из знаменитого киргизского эпоса «Манас»). Распространенными жанрами акына были толгау — песни-размышления, арау — песни-призывы, а также матау — песни-славословия. Но подлинным испытанием для акына был айтыс — песенное состязание, в котором акын демонстрировал импровизационный дар. В состязание вступали два акына из разных родов. Состязающиеся должны были как можно пышнее прославить свой род и очернить своего противника. Хула и слава выступают здесь в единстве. Айтыс продолжается до тех пор, пока один из акынов не признает себя побежденным. В наказание он должен будет воспроизводить айтыс впоследствии по желанию слушателей. Джамбул был мастером айтыса и одержал несколько крупных побед, в совершенстве владея средствами как хулы, так и славы.

Из каких блоков строился айтыс? В первую очередь следовало возвеличить себя и унизить противника. Если один — сокол, орел, в крайнем случае соловей, то второй — ощипанный воробей, которого уносит водопадом льющийся поток слов; если же противник чересчур хвастается тем, что он неудержимый горный поток, то первый — пламя, которое не залить потоком. Второй блок — похвала родной земле со всеми ее достопримечательностями. Третий блок — восхваление славных мужей своего рода и очернение рода противника.

Вот этой поэтикой и владел Джамбул, на нее опирался он в том, что названо поэзией Джамбула, творца советского фольклора. Понятие это вызывает законные подозрения, мало того — презрение. Какой же это фольклор, если он не имеет отношения к народному творчеству и никогда не входил в народный репертуар? Советский фольклор — плод коммунистической пропаганды, гомункулус, выращенный большевистской агитацией, который справедливо получил в награду от Ричарда Дорсона кличку фэйклор — фальшивка. Впрочем, и у нас из-под ярма коммунистической идеологии пробивались иногда трезвые голоса. Так, еще на излете сталинской эпохи в журнале «Новый мир» была опубликована статья Н. Леонтьева «Волхование и шаманство?», где осмеивалась сама технология создания советского фольклора, когда к народному «мастеру» подсаживалась литературная наседка.

Пересматривать статус советского фольклора, сработанного по политическому заказу, нет никаких оснований. Однако, если приглядеться к нему внимательно, при всей искусственности выделки он остается фольклором по существу, то есть искусством формул, шаблонов и стереотипов, в чем убеждает и творчество Джамбула. На поверхности находятся мотивы политические. Власть нуждалась в представительстве трудового народа, который бы на практике воплощал один из ее слоганов («морально-политическое единство», «всенародная поддержка»). Он должен был воспеть советский строй и безудержно радоваться тому, что живет в такой замечательной стране: славословие было обязательным ритуалом в Советском Союзе.

По всем параметрам на роль такого всенародного певца лучше всего подходили люди, воспитанные восточной традицией с ее любовью к гиперболическому возвеличению. Вначале на роль народного сказителя был выбран ашуг из Дагестана Сулейман Стальский. Его фамилия вызывала известные ассоциации, он был беден и слеп, что тут же позволило пресмыкавшемуся перед властями Горькому назвать его «Гомером XX века». К сожалению мастеров коммунистической пропаганды, Сулейман умер в 1937 году. Вакантное место занял певец из киргизских степей Джамбул, блестяще сыгравший роль простого акына, вдохновленного невиданными успехами советской власти.

Едва ли столетний неграмотный старик понимал, что делается вокруг него. Секретари, конечно, по мере сил ему что-то растолковывали, но он оставался во власти традиционных представлений. Полунищий акын стал жить в полном достатке как по мановению волшебной палочки или по какому-то волшебному слову. Слово это — «Совет». Оно было произнесено — и все изменилось в жизни Джамбула:

Когда я, как снег Ала-Тау, стал сед,
Узнал я счастливое слово «Совет».

В мифологических представлениях Джамбула равнозначное слову «Совет» — «Закон»:

У казахов, как сбывшийся сон,
Свой счастливый и мудрый закон.

Принятая в конце 1936 года так называемая Сталинская конституция названа Джамбулом «великим советским законом» и прославлена на все лады. «Закон» имеет чудотворную силу — сама жизнь на земле возможна лишь потому, что есть этот славный закон:

Закон, по которому радость приходит,
Закон, по которому степь плодородит.

И акын взывает: «Свети же, как солнце, наш мудрый закон!» (1958, 296).

Кто же знал это счастливое слово, кто его произнес? Сталин, разумеется. За ним стоит великий мудрец-аксакал Ленин. Он же выступает в роли богатыря-батыра. Главный соперник батыра Ленина, побежденный им, — царь. Ленин умер и успел передать волшебный дар Сталину. Это так называемая «клятва» (вспомним, какую мифологическую роль играла пресловутая «клятва» в официальной идеологии, как эксплуатировал этот образ сам Сталин). Теперь место Ленина занимает Сталин. В сознании среднеазиатского акына Сталину отводится место отца (впоследствии это звание прочно закрепилось в официальной идеологии). И Джамбул поучает молодое поколение: