Джамбул Джабаев - Страница 74

Сто семьдесят пять миллионов людей.

Ленин лежит в мавзолее «как живой», но уже тремя строчками ниже это сравнение оказывается недействительным, и о Ленине говорится, что он все-таки и недвижим, и лишен слуха. Следующее за этим сравнение с солнцем переносит вождя революции в сферу и вовсе недоступную для человека, подчеркивая контраст с телесным присутствием Сталина, упоминание о котором характерно риторической синекдохой — описанием могучей руки, которую пожал казахский акын и которая «ведет <…> вперед» советский народ. Отныне Сталин приравнивается не к Ленину, но к абстрактному «ленинскому гению», отделившемуся от тела своего носителя.

Являясь продуктом коллективного творчества, подверженного непрерывному идеологическому самоконтролю, произведения Джамбула, осциллируя между двумя формами изображения Ленина, обозначают центральную проблему в культе Сталина, анализ которой в последующем представлен с опорой на теорию «Двух тел короля» Эрнста Канторовича. Символический статус «живого мертвеца», приписываемый Ленину в рамках сталинского культа, противоречит идее разделения «политического» и «физического» тел правителя, гарантирующей, согласно политико-теологической концепции Канторовича, преемственность власти.

Легитимность власти сталинской эпохи опирается на наличие забальзамированного тела Ленина, на его символическое измерение. Известно, что культ Сталина сформировался и развивался в симбиозе с культом Ленина. Это означает, как я постараюсь показать ниже, что личности Сталина свойственна вторичность, для преодоления которой были разработаны определенные стратегии. Непрерывное осциллирование между необходимостью ссылаться на Ленина и трансформацией его образа определяет репрезентацию Сталина начиная с конца 1930-х годов и до его смерти. В последующем предпринимается попытка, во-первых, осветить проблему вторичности культа Сталина в рамках политической теологии, ориентируясь на теорию Эрнста Канторовича; во-вторых, представить стратегии, использованные для преодоления этой вторичности. В этом контексте псевдофольклор Джамбула Джабаева — однако, только часть интермедиального инсценирования сталинского культа личности, для которого центральными являются прежде всего визуальные медиа — живопись, плакатное искусство и кино. Взаимодействию стихов Джамбула с этими медиальными средствами при формировании многообразия политической теологии сталинской эпохи уделяется поэтому особое внимание.

II

Центральной составляющей культа Ленина служил оксюморонный статус вождя революции в роли «живого мертвеца», в формировании которого участвовал и сам Сталин. Решение забальзамировать тело Ленина и хранить его в мавзолее символизирует преодоление смерти, остановку времени, а также парадоксальную трансформацию скорби по умершему в бесконечное празднование «вечно живого» Ильича. Знаменитый афоризм Маяковского дает, пожалуй, самое точное определение — после своей смерти Ленин стал «живее всех живых». О степени возможного буквализма в понимании этого афоризма можно судить уже по известным попыткам злоумышленников «убить» труп Ленина. В 1936 году Сталин произносит здравицу за мертвого Ленина.

По справедливому наблюдению Михаила Ямпольского, сохранение ленинского тела представляет собой определенное отклонение от традиционных ритуалов погребения королей, в которых исчезновение, то есть «устранение» тела монарха, и есть условие, необходимое для перехода в символическое пространство. Символизация правления традиционно означает отделение политического тела короля от его физического тела и поддерживает непрерывность перехода власти. Эрнст Канторович выдвинул известный тезис о том, что в Средневековье и на заре Нового времени у короля было два тела, представлявших собой «неделимое единство». «Физическое» тело соответствовало смертному телу любого человека. В «политическом» же, то есть в корпоративном, коллективном теле, голова символизировала самого короля, а остальные части тела — королевских подданных. Бессмертность «политического» тела превосходила смертность «физического». Смерть короля означала разделение этого единства и перенос, своего рода «переселение» политического тела в другое — физическое. Общеизвестная фраза «Король умер — да здравствует король!», произносимая на похоронах французских королей, провозглашала бессмертие королевской чести, которой не касалась смертность физических тел. Мотив «раздваивающегося» тела короля в похоронных ритуалах, восходящий к римской античности, символизирует двойственную природу монарха. В то время как церковный обряд оплакивания умершего распространялся на тело «в гробу», государственный ритуал символизировал собой празднование «бессмертия королевской сущности вне гроба». Указанная концепция оставалась актуальной в Средневековье и в начале Нового времени, но не потеряла своей актуальности и в XX веке. С оглядкой на теорию Канторовича можно утверждать, что в случае с Лениным отделение его физического от его политического тела не произошло. Напротив, забальзамированное тело вождя благодаря своему бессмертию гарантировало продолжение ленинизма и Советского Союза, то есть в определенном смысле — бессмертие политического тела.

Необходимо задаться вопросом, действительно ли здесь можно говорить об отклонении от политической теологии, традиционно рассматриваемой как антропологическая константа. По мнению С. Жижека, опровергающего отчасти концепцию Канторовича, ленинский мавзолей представляет собой пример иной двойственной телесности короля: речь идет «не просто о разделении между личностью короля и его символической функцией. Гораздо более важным является тот факт, что эта символическая функция удваивает королевское тело, различая между видимым, физическим, тленным телом и другим — сублимным телом». Настойчивость, с которой мертвое тело Ленина неизменно сохранялось и сохраняется, можно объяснить — по Жижеку — следующим образом: «Тело вождя — это не только обычное, тленное тело. Оно двойственно само по себе и представляет собой оболочку сублимной вещи». С этой точки зрения мумификация тела Ленина и тот факт, что оно выставлено в мавзолее для всеобщего обозрения, говорят о самом ярком примере изначальной двойственности королевского тела, заключающего в себе метафизическое измерение власти.